Элементы буддийской философии в прозаических произведениях И.А. Бунина

На протяжении многих веков буддийские постулаты являлись источником вдохновения для ряда великих поэтов и писателей России. К этой древней религии обращались Л.Н. Толстой, К.Д. Бальмонт, Н.С. Гумилев и другие художники слова. Не стал исключением и И. Бунин, в творчестве которого буддийские мотивы занимают одно из центральных мест.

В различные периоды своей жизни И. Бунин опирался на положения буддийского вероучения при создании своей собственной концепции бытия мира и человека, рассмотрении важнейших для его миропонимания проблем жизни, любви, смерти, смысла существования.

В ранних рассказах Бунина заложены образы и антиномии, которые будут развиты им впоследствии: «день» и «ночь», «духовное» и «материальное» и др. На этом этапе мысли о жизни и смерти, о тайнах бытия — всё то, что мучает писателя своей неразга­данностью, — носит еще общечеловеческий характер. Но постепенно поиски его расширяются, наполняются духом иной культуры, иной философии.

Героями рассказов молодого Бунина часто становятся старики, странники, нищие, убогие люди — и это не случайно: ведь именно они подтолкнули легендарного основателя буддизма принца Гаутаму к поиску Истинного пути, в основе которого лежит Первая благородная истина о том, что человеческое бытие есть страдание. Страдание становится непременным атрибутом жизни практически всех героев рассказов Бунина 1910-х годов. Писатель словно стремится показать широчайший диапазон человеческих мучений, возникающих из-за неудовлетворенности своим материальным положением, отсутствием власти, богатства, потерей любви, несправедливым общественным устройством, слабостью человека в мире, управляемом неведомыми и грозными силами и т.д.

В рассказах «Братья», «Сны Чанга», «Соотечественник» Бунин затрагивает различные философско-этические аспекты восточно-буддийских вероучений и их преломление в сознании современника. Герои этих рассказов, признавая верность нравственных истин, изложенных в древнейших религиях, на себе ощущая «таяние», растворение в пространстве и пробуждение генетической Прапамяти, все же не готовы кардинально изменить свою жизнь, чтобы оказаться вне власти земных желаний. Едва ли не единственной, кто отважился на подобный шаг, оказывается индийская девушка Готами — героиня одноименного рассказа.

В самом начале зарубежного этапа своей жизни и творчества Бунин также обращается к теме буддийского Востока. В рассказе «Город Царя Царей» грусть по разрушенной святыне древнего Востока, по первозданному Эдему, безвозвратно утерянному человечеством, оказывается родственной тоске писателя по утраченной родине.

«Парадокс Бунина-ориенталиста, — высказывает интересную мысль П.И. Тартаковский, — состоял в том, что уход от социальных потрясений, чем в известной мере было его движение на Восток, привел поэта к художественным открытиям, содержавшим подчас зерна тех самых идей, борьба за которые, в сущности, и вызывала социальные столкновения у него на Родине» [1, с. 107]. Так или иначе, философские воззрения буддизма, близкие миропредставлению писателя не только тематически отражаются в его произведениях, но и присутствуют в его сознании, как определенная точка зрения на судьбу России. Интересен в этой связи и тот факт, что «навеянное восточной проблемой философское понимание мира, могло накладываться и на совсем не восточные сюжеты — на жизнь русской провинции („Чаша жизни“), на западный образ жизни („Господин из Сан-Франциско“)» [2, с. 31].

В рассказе «Чаша жизни» тема буддийского Востока уходит в подтекст, но при этом весьма ощутима и существенна. Само название рассказа придает ему значительную философскую глубину, что не позволяет считать его просто историей о жизни в российском уездном городке. «Чаша жизни» — символ, встречающийся в целом ряде религиозных учений и мифологических представлений, а также в некоторых художественных произведениях.

В объяснении символического значения, вкладываемого автором в название рассказа, не менее важными оказываются и буддийские ассоциации. «Чаша Будды» — это древнейший религиозно-философский символ буддизма. Заслуживает внимания и то обстоятельство, что число четыре — количество главных героев рассказа — также является священным буддийским символом, воплощением полноты и гармонии, тесно связанным с семантикой чаши. Учение о «Четырех Благородных Истинах» составляет этическую основу буддизма.

Судьбы четырех главных героев сопоставимы с основными путями жизненной самореализации, предусмотренными индуистской и буддийской традициями. Селихов олицетворяет путь «артхе» — накопления богатства, создания материальных ценностей. Путь Кира Иорданского задуман как путь «ума, строгости и учености», что в индийской традиции соответствует понятию «дхарма». Наибольшие симпатии Бунина вызывает путь юной Сани Диесперовой — «кама», воплощающий представления автора о природном, естественном женском начале, которое у девушки проявляется в жажде любви и счастья [3, с. 10-18]. Страстное желание Александры Васильевны стать владелицей собственного дома есть не что иное, как трансформированная неудовлетворенность своей женской судьбой, желание иного счастья. Наконец, путь Горизонтова в изображении И. Бунина — это пародия на жизнь монаха-отшельника, пренебрегающего земными удовольствиями и радостями, погруженного в себя и равнодушного к окружающему миру.

Почти во всех рассказах И. Бунина как бы воплощено недостижимое желание писателя — обратиться только к вечным вопросам бытия. Чувствуя в себе стремление освободиться от обольщений земной жизни, Бунин сам стано­вился похожим на аскетов, когда он творил, работал. Г. Кузнецова отмечала, что «подобно буддийским монахам, йогам, всем вообще людям, идущим на не­кий духовный подвиг, И. Бунин, приступая к работе, начинал постепенно очищать себя. Старался более умеренно есть, пить, рано ложился, помногу ка­ждый день ходил, в самые горячие рабочие дни изгонял со своего стола даже лёгкое вино» [4, с. 272]. Но художнику не удалось, в отличие от героев некоторых своих произведений, оторваться от земных тревог, от России, и быть до конца свободным в своём духовном полёте. Вечной и постоянной для него бы­ла тоска по родине и неотрывная принадлежность своей культуре, народу.

Литература

1. Тартаковский П.И. Поэзия Бунина и арабский Восток// Народы Азии и Африки. — М., 1991.
2. Бернюкевич Т.В. Буддийские мотивы в творчестве И. Бунина // История русской литературы XX века. Первая половина: В 2 кн. — Кн. 2: Personalia/ под общ. Ред. Проф. Л.П. Егоровой. — М.: Флинта, 2014.
3. Смольянинова Е.Б. Буддийский Восток в творчестве И.А. Бунина: автореф. дис. ... канд. филол. наук. — СПб: Санкт-Петербургский гос. ун-т, 2007.
4. Бабореко А.К. И.А. Бунин. Материалы для биографии с 1870 по 1917 год / А.К. Бабореко. — М.: Худ. лит., 1993.